Джон Пассарелла - Обряд посвящения[Rite of passage]
— Где? — спросил Дин.
— Чеширский театр, — сказал Бобби. — Кажется, всё плохо.
— Десять минут езды отсюда, — проговорил Рой. — Пять, если ехать на красный.
— Рой, — возразил Бобби, — это не твоя битва.
— Черта с два, — Рой взял ключи. — Надо было прикончить ублюдка восемнадцать лет назад.
* * *Райан проигрывал борьбу с внутренним демоном.
Они провел их в театральный вестибюль. Орудуя тростью как смертельным сочетанием меча и биты, он расправился с отдыхающими там работниками.
— Попадете внутрь, — наставлял он, — перегородите выходы. Не позвольте никому уйти.
— Чур, балкон мой, — с нездоровым весельем сказал Дальтон.
Двери на обеих сторонах вестибюля вели в зал, так что Тора велел Джессу и Дальтону войти справа, а сам схватил Райана за руку и потащил его к двери слева. Должно быть, они чувствовал его неуверенность, потому что наклонился совсем близко к лицу Райана, оскалил острые зубы и проговорил:
— Силой своей крови я приказываю тебе. Никого не выпускай через пожарный выход.
Упоминание крови они и воспоминание о ней на своих губах и языке подействовали, словно электрический разряд. Фраза будто запустила постгипнотическое внушение. Когда все разошлись, он метнулся к левому проходу и занял место у пожарного выхода.
Свет был выключен, так что сотни зрителей едва ли заметили их появление и расстановку. Большая часть актеров изображала на сцене крупную свадебную церемонию — близился конец первого акта.
Первые вопли послышались, когда Джесс запрыгнул на сцену и начал резать шеи, одну за другой. Несколько людей попытались остановить его, но безуспешно. Зрители разом бросились к выходу, но там их поджидал они со своей смертоносной тростью в одной руке и мясницким тесаком в другой. Когда люди попытались добраться до второй двери, ведущей в вестибюль, с балкона посыпались трупы — работа Дальтона — ударяясь о спинки кресел и бордовое ковровое покрытие.
Расправившись с оркестром, Джесс, с жуткой непринужденностью кромсая налево и направо, пробрался сквозь толпу и встал у противоположной двери.
Райан до этого мгновения в немом шоке стоял у пожарного выхода, так и не замарав рук. Но он чувствовал, что внутри разгорается яростный огонь и боялся того, что случится, едва кто–нибудь приблизится к нему. Нужду броситься на что–то — на кого–то — сдерживала тонкая–тонкая ниточка.
— Пожарный выход! — заорал плотный мужчина в заляпанном кровью темном костюме–тройке и по левому проходу повел с десяток людей в сторону Райана.
Мужчины были в костюмах и при галстуках, женщины — в нарядных вечерних платьях: сейчас вся эта одежда не вязалась с бойней, в которую превратился театр.
— Прочь с дороги, парень! — крикнул мужчина Райану.
«Стой на месте!»
Голос в голове прозвучал барабанной дробью.
Райан подобрался.
— Я… не могу, — проговорил он.
Часть его — Райан–человек — хотела броситься бежать и оказаться как можно дальше от театра. Но другая часть — темная волна, вздымающаяся на поверхности сознания — хотела драться… и убивать.
— Двигай! — заорал мужчина и бросился…
Прямо на острое лезвие, которое машинально вскинул Райан.
Когда на Райана навалилось тяжелое тело, он ощутил, как нож входит в плоть почти слишком просто. Темная кровь хлынула на сжатые пальцы. Райан толкнул мужчину, тот отшатнулся и свалился на пол.
— Ах ты сволочь! — женщина в изумрудном платье взмахнула руками, пытаясь вцепиться ногтями ему в лицо.
Защищаясь, Райан свободной рукой схватил ее за горло и — не успев себя остановить — сжал пальцы. Темные ногти вонзились ей в шею так же легко, как нож в грудь ее мужа. Кровь из артерии брызнула Райану в лицо. В этот мгновение он понял, что проиграл.
Голову пронзило жгучей болью, когда изо лба пробились рога. Райан скривился от боли, и заострившиеся зубы поцарапали нижнюю губу. В центре лба нарастала и спадала тупая боль. Райан–человек — если какая–то его часть все еще существовала — ударился в панику. Взбодрившаяся темнота всколыхнулась внутри и выплеснулась на всех, кто оказался рядом.
Следующие несколько минут утонули в тумане. Краткие всплески ясности освещали ужасающие сцены резни, а затем все снова затягивало пеленой ярости. Джесс порвал несколько шей когтями, еще несколько — зубами. Жертвы Дальтона продолжали падать с балкона. В какой–то мгновение сотрудник попытался включить освещение, но тут до него добрался Джесс. Теперь в зале царили сумерки, будто свет так и не смог одолеть тьму.
Люди боялись приближаться к дверям. Вопли сменились всхлипами, на полу и сиденьях стонали и корчились раненые. Кто–то пытался позвонить и позвать на помощь, но оказалось, что мобильные телефоны не работают.
Всех, кто очутился в пределах досягаемости, они протыкал тростью или мощными взмахами окровавленного ножа сносил руки и головы.
Больше сотни людей погибли или умирали к тому времени, как прибыли первые полицейские. Поначалу они застыли в полном шоке, но вскоре им пришлось оправиться, чтобы сражаться за свою жизнь. Они принялись стрелять в они, кое–кто даже в упор, но не могли ранить его.
Пуля попала в Джесса. Он вскрикнул, отшатнулся на пару шагов и опустил взгляд на грудную клетку. Рассмеялся. Пуля пробила толстовку и футболку над сердцем, но скорее напугала, чем причинила вред. Джесс бросился на полицейского, воткнул ему нож в живот и дернул лезвие кверху.
Райан вспомнил, как они говорил, что его кровь подарит сыновьям неуязвимость, по крайней мере, на несколько часов. Он дернулся, когда пуля ударила его в предплечье. На месте удара осталось красное пятно и только. Пуля даже кожу не пробила. Еще несколько выстрелов — большая часть попаданий ощущалась не болезненней осиных укусов.
Они принялся за открывших огонь полицейских, убивая их одного за другим. Остальные неумышленно убили друг друга перекрестным огнем и рикошетами. Пистолеты давали осечки. Полицейские спотыкались или поскальзывались на крови и падали. Один отрубился, рухнув на спинку кресла. Некоторые пытались вызвать подкрепление, однако из раций доносились лишь писки и треск помех.
Райан понял, что все это — несчастные случаи, неловкость полицейских, неработающие мобильники и полицейские рации — вина они. Райан–человек — потерявший право голоса и ускользающий в небытие — знал, что люди обречены. Никто в этом театре не переживет бойню.
ГЛАВА 31
С самого боулинг–клуба Дин держал окна в машине опущенными, чтобы выветрился запах подпаленного сиденья. Пока не помогало.
